31 августа 2017

День углекопа

Главный редактор «НИА-Кузбасс» Дмитрий Уваров – о том, что к будущему угольного центра России нельзя подходить радикально. Там тоже живут люди, и им тоже нужен другой угольный Кузбасс: с глубокой переработкой, новейшими технологиями, с чистым воздухом и окнами, не затемненными угольной пылью. Добиться этого можно лишь в диалоге, который надо вести не в прессе, соревнуясь в красноречии, а инвестировать и контролировать.
Поделиться в социальных сетях

- В Кемеровской области завершились торжества по случаю Дня Шахтера, который прошел уже в 70-ый раз. Здесь, в Кузбассе, последнее воскресенье августа приобрело за последние 40 лет статус главного регионального праздника. Мы живем «на угле»: 24 моногорода – самое большое количество в российских регионах. Новокузнецк – не только самый крупных город во всей области, но и второй моногород в РФ по количеству жителей. После почти миллионного автограда Тольятти.

Угля сейчас добывается больше (в прошлом году – 227 млн тонн), как следствие (или наоборот) растут и инвестиции: 58,4 млрд рублей по итогам 2016-го. Хорошая цифра, и деньги хорошие. Но что тревожит многих людей в регионе и за его пределами? Прежде всего, экология. Пыль, сажа, загрязненные водоемы, почвы, которые никто не рекультивировал. Технологические дороги, который порой проходят сквозь поселки. Новые участки для добычи, которые Роснедра выставляют на аукционы, словно «горячие пирожки». Все это сильно подрывает гордость за профессию. Да и жить комфортно мешает.

День Шахтера в Кузбассе в этом году отметили в 70-ый раз - празднования прошли в Междуреченске


Но этот шахтерский праздник – это не только радость и не только тревоги. День Шахтера – это и повод поразмышлять о том, как видят наш угольный край со стороны, ведь такого количества фобий, такого количества легенд о Кузбассе пришлось услышать за последние года два. После того, как Россия подписала Парижское соглашение по климату, и в публичное поле была вброшена идея углеродного налога, тут вообще все на ушах стояли несколько месяцев. Приведу лишь одну цитату, из прошлогоднего послания губернатора Амана Тулеева областному Совету народных депутатов: «Везде усиленно вдалбливается — через телевидение, интернет: уголь — это грязное топливо, уголь — это углекислый газ. И именно из-за сжигания угля на электростанциях растет температура во всем мире. Причем там же никто ничего не слышит, что уже есть новые технологии, что современные угольные станции уже почти полностью улавливают вредные выбросы. Нет, буквально вколачивают в общественное сознание: уголь — главный враг для климата земли. И от угля надо просто отказываться». Вся эта «климатическая возня», заявил тогда Тулеев, «осознанно направлена на разрушение ТЭК России, и не только угольного, но и нефтегазового. И естественно, особо Кузбасса, потому что мы – главный угольный регион страны».

В этом году страсти поутихли. Угольные генералы успокоились. К тому же цены подскочили, и прибыль потекла рекой – год назад положение было иное, а потому и кричать о защите угля, который и так был в кризисе, было проще. Но от того, как говорят теперь, «хайпа», была и польза. 

Одни поняли, что гадить и дальше может быть дороговато. 

Другие получили возможность по полной «потроллить» 

угольщиков, на самом деле, на пустом месте.


Прежде всего, хочу напомнить, что за 1990-е годы в Кемеровской области были закрыты 54 шахты. Причем это было сделано по договоренности с Всемирным банком в рамках масштабной реструктуризации отрасли, ставшей, в итоге, полностью частной – это уникальное достижение, посмотрите, для примера, на газовую промышленности или основу основ экономики России – нефтедобычу, по сути, по больше части национализированную. По факту, тогда, в те самые «лихие 90-е», была проведена генеральная репетиция того, о чем сегодня кричат экологи и многие природоохранные специалисты, предлагающие все угольное «закрыть», «запретить» или «переехать». Никто не запрещал, не переезжал (дорого!). Просто закрылись предприятия, высвободилось почти полмиллиона горняков. И люди поняли, что они особо никому и не нужны. Я вырос в шахтерском Прокопьевске, но в те годы учился в Новосибирске. Одно время шахтерские города настолько лихорадило с отоплением и освещением, что приходилось порою в желдоркассах спрашивать: а до Белова или Прокопьевска я доехать вообще смогу?

Никто не спорит, опыт Рура в Германии надо изучать и в чем-то на него равняться. Но в условиях того же Кузбасса все осложнялось тем, что угольщики неохотно осваивали другие профессии. Однажды в телевизоре покойная ныне Валерия Новодворская (упокой Бог ее мятежную душу!) возмущенно заявила, глядя на кадры хроники, где шахтеры перекрывали Транссиб в районе Анжерки: «Вместо того, чтобы бунтовать, шли бы бригадами евроремонт делать!». Я и сейчас не представляю себе бригады наших горняков-милионников, которые поехали бы в Подмосковье перекладывать плитку и клеить обои в квартирах «понаехавших» замкадышей. Те, кто мог, протестовал, остальные – спивались. Все так, как говорили классики о загадочной русской душе.

Когда всякий раз, вспоминая бурный 1997 год, Аман Тулеев говорит про шахтеров на рельсах – это не фигура речи. Это правда. Неработающие предприятия, холодные дома, отсутствие денег или бартер елками. Пикалево нервно курит в окопе. Кого звать? Черномырдина? Чубайса? Они, кстати, к нам приезжали и в 1997-м и, кажется, в 1998-м. И уезжали обратно. Заметьте, в то время угольная отрасль принадлежала государству. Помогли угольщикам после закрытия шахт? Несомненно, кому-то помогли. Но далеко не всем. Тех, кто погиб в те годы, не спускаясь в забой, не считали.

Поэтому сегодня, в благородной битве за сохранение климата, ни в коем случае нельзя руководствоваться именно радикальными идеями – социальные последствия будут очень мрачными. Воздух, возможно, и станет чище. Но людей это не спасет. С другой стороны, угольные генералы и прапорщики после декабря 2015-го года поняли для себя: если не инвестировать в охрану окружающей среды, в среду обитания своих работников, покупатели в один прекрасный день просто перестанут брать уголь. Ни Великобритании, ни Японии не нужен будет уголь, добытый в «аду». Об этом, кстати, много говорили на выставке «Уголь России и Майнинг-2017» в Новокузнецке. И это было интересно слышать – по сути, случился сдвиг в сознании. И компании стали вкладываться. И в рекультивацию (будет выделено более 400 млн рублей в этом году), и в сохранение краснокнижных растений, и в очистку русел рек.

Сможет ли угольная отрасль стать «зеленой»? 

На этот вопрос пока нет ответа.


 Обсуждают и глубокую переработку, и углехимию, а если брать тепловую энергетику – то системы очистки и даже пока что фантастические для Кузбасса технологии улавливания и хранения углерода. Но если взять и убрать угольные компании из Кузбасса – останутся ли тогда деньги «прибрать» хотя бы наследие СССР, в годы которого на окружающую среду и на здоровье людей обращали внимание в последнюю, на мой взгляд, очередь?

И еще, в завершении. Кузбасс – не кочегарка. Здесь уже почти не осталось мазутных котельных, а многие ТЭЦ в городах переведены на газ, благо магистральный газопровод, кстати, заканчивается в районе нашего Проскоково. В Кемеровской области развиваются и ВИЭ. Не так шустро, как в соседней Республике Алтай, но, тем не менее, еще в 2015 году в пос. Эльбеза в Горной Шории была запущена электростанция на солнечных батареях мощностью 64 кВт. Что такое Эльбеза? Это конец мироздания в горах, где даже в 2000-е годы дизель давал энергию на пару часов. Понятно, что никаких электроприборов в поселке не было и люди жили при лучине. Теперь там всегда светло и можно заряжать телефоны, пользоваться утюгом и микроволновкой. Глава Таштагольского района Владимир Макута считает, что это не разовый проект и ВИЭ ждет пос. Усть-Анзас, а затем и все 47 поселков Горной Шории.

Как я писал раньше, в Кемеровской области – 24 моногорода. И в большинстве из них градообразующие предприятия – шахты или разрезы. Которые собираются закрыть из-за опасности взрывов. Или уже закрыли: в Прокопьевске, Киселевске, Анжерке. Казалось, все отлично… Но, помня о 1990-х и о Пикалево, развивать моногорода в Кузбассе решили совместно с Фондом поддержки моногородов. Еще в 2009 году начались переговоры о том, чтобы кузбасским городам оказали поддержку в инфраструктурных проектах, в привлечение инвестиций, в том, чтобы вчерашние горняки не шли на рельсы, а могли получить профессию или даже открыть свой бизнес. В итоге сейчас Юрга и Анжеро-Судженск стали ТОСЭР. А деньги, выделяемые ФПМ, идут и на рекультивацию. Что не успели сделать в советское или постсоветское время. Ведь когда стихийно закрывали шахты в 1990-е, до природы ли было?

Мне бы хотелось, чтобы Кемеровская область встретила и 80-ти, и 90-летие Дня Шахтера. Владимир Путин сказал, что в России угля хватит на 500 лет. Но мне, да и многим в регионе нужен другой угольный Кузбасс: с глубокой переработкой, с новейшими технологиями, с чистым воздухом и окнами, не затемненными угольной пылью. Добиться этого можно лишь в диалоге. Если все забросить и забыть об угледобыче как страшном сне, счастья не будет. Но не будет счастья и тогда, когда, вдохновившись рекордами Стаханова, распахивать все новые и новые земли: под источниками, дорогами, санаториями. И диалог этот лучше не вести в прессе, соревнуясь в красноречии обильном, а инвестировать и контролировать. Тогда Кузбасс 3.0 наступит очень скоро.

Может ли угольная отрасль в России стать «зеленой»?
Может ли угольная отрасль в России стать «зеленой»?
Нет, это звучит как оксюморон. Угольная отрасль, критикуемая всеми, кроме самих угольщиков, считается одной из самых «грязных» в мире. Тем не менее, в сердце углепрома России – в Кузбассе – на этой неделе пытались найти ответ на этот вопрос; мероприятие прошло в рамках ежегодной выставки «Уголь России и Майнинг» в Новокузнецке.
Дмитрий Уваров Главный редактор «НИА-Кузбасс»
Если вам понравилась статья, поддержите проект