14 июля 2020

Пульсирующие города

Почему Арктику не получится осваивать только вахтой, какими должны стать северные города в будущем, и есть ли перспектива у одноэтажного Норильска – в статье известного географа Надежды Замятиной из МГУ, специально для «Кислород.ЛАЙФ».
Поделиться в социальных сетях

Трудности сжатия

Главной особенностью северных городов обычно называют климат. Специфика и сложность строительства на вечной мерзлоте, конечно, главная проблема; в последние месяцы, в связи с аварией на ТЭЦ-3 в Норильске, о возможном растеплении многолетнемерзлых грунтов заговорила, наверное, вся страна. Суровый климат порождает и другие «северные» проблемы – организации надежного и качественного отопления, уборки снега, борьбы с ветровыми нагрузками (знаменитое решение – норильские «замкнутые дворы» – не стали тиражировать в других местах, тот же Новый Уренгой славится гуляющими ветрами), даже обустройства ливневой канализации (в Якутске ее вроде бы продувают горячим паром). 

При этом почти никогда не заходит речь о другой «опасности» северных и, в особенности, арктических городов – постоянном, и, по-видимому, очень сильном колебании их населения. 

В ранние советские годы эта тема была немыслима: города в Заполярье должны были демонстрировать только победы большевиков – над силами природы в особенности, а потому, разумеется, их строили всерьез и надолго. В послевоенные годы тема закрытия арктических новообразований поднималась, как минимум, дважды: в Норильске (до открытия Талнаха содержать город стало убыточным делом), а также в Воркуте – но тогда решили двигаться без резких разворотов, и только вперед, к победе коммунизма. Сама идея возможного расселения таких поселений совершенно не вписывалась ни в идеологию КПСС, ни в действовавшую в стране бюрократическую машину. Магаданский геолог Юрий Прусс, в 1970-е – начальник геолого-разведочной экспедиции, так рассказывал мне о своем опыте перевода одного из рабочих поселков на вахту: «Когда я начал вахту проводить – меня начали драть. А что такое вахта? Я поселок ликвидировал. В районе было 24 поселка – стало 23. Мне секретарь райкома» «Что это значит? Это значит, ты район уничтожаешь? У нас же понятия такие». А я: «это же экономически выгодно». Какая экономика? Ему главное – отчитаться, что мы растем». 

«Мода» на разговоры о необходимости сокращения населения пошла с 1990-х годов, родился даже термин «управляемое сжатие» (в научных кругах, похоже, с нашумевшей статьи Юрия Пивоварова), широкую массовую известность получивший после выхода масштабного исследования «Базового элемента» о судьбах моногородов. Практические шаги попробовали сделать, насколько можно судить, с реструктуризации угольной отрасли – в 1992 году правительство РФ обратилось в Международный банк реконструкции и развития для получения займов на поддержку этой реформы. В 1993 году была принята программа закрытия 42 угольных шахт, в том числе в Воркуте.

«Пионером» полного расселения стал поселок Хальмер-Ю под Воркутой – тот самый, который потом стал, к ужасу его бывших жителей, испытательным полигоном Пембой для отработки авиаударов. Согласно постановлению правительства РФ №1351 «О ликвидации шахты Хальмер-Ю» от 25 декабря 1993 года, поселок должны были расселить по всем правилам. В реальности же подписанный Виктором Черномырдиным документ был исполнен по его же крылатому афоризму, произнесенному позже, но на века отлитому в граните – хотели как лучше, а получилось – как всегда (для тех, кому интересно – вот хороший разбор). 

Вторая мощная волна реальных действий по сокращению населения Крайнего Севера России поднялась в начале 2000-х годов, с проектом Мирового Банка, целенаправленно выделившего деньги на переселение жителей с трех пилотных северных территорий – Сусуманского района Магаданской области, из Норильска и Воркуты. Причем если в Норильске предполагалось «просто» сокращение крупного экономически перспективного города путем консолидации ветхого жилья и переселения «уязвимых» категорий «на материк», то в той же Воркуте и Сусуманском районе поселки (соответственно, Промышленный и Кадыкчан с соседними приисками) ликвидировались полностью. С целью «сокращения расходов местного бюджета на финансирование жилищно-коммунальной и социальной инфраструктуры».

«Пионером» полного расселения стал поселок Хальмер-Ю под Воркутой - но цивилизованно сделать это не получилось.

Логика подсказывает, что людей зачастую действительно проще возить на работу, чем содержать для них десятки километров, например, тепловых сетей, идущих от ТЭЦ через тундру в удаленный поселок. Плюс дороги, электричество (в том числе уличное освещение), расчистка снега… Северный поселок, да даже городской район – очень дорогая штука в плане, так сказать, «опексов». Воркута сейчас считается чуть ли не образцом «управляемого сжатия» (о чем много пишет географ Мария Гунько). Удачно выделяется и «компактный» Норильск. Его секрет прост: здесь отдаленные поселки расселили еще в 1980-е. Сегодняшний многоэтажный, насквозь городской Норильск (разумеется, речь о его Центральном районе) – феномен сравнительно новый; еще на памяти живущего поколения город был окружен целым миром деревянных поселков с курами и теплицами, блестяще описанными Вячеславом Сементиным (в ЖЖ его знают под ником severok). 

«Очень удобный город для того, чтобы воспитывать ребенка, именно в силу своей компактности. Я успеваю ребенка за неделю – отвести на каратэ три раза, к логопеду, два раза на рисование, два раза – на английский язык и три раза – на подготовку к школе, и это садик еще. А в Москве же, я так понимаю, чтобы я успела в день? Его в две секции отправить, причем к тем специалистам, к которым я хочу, они мне нравятся, например, по тому, как они дают материал, как они работают с детьми, потому что у всех все равно разные педагоги. На «материке» я себе такого позволить не смогу, конечно» (цитата из личного интервью автора). 

Но в Норильске расселяли барачные поселки, основная проблема которых была в ветхости. В Воркуте же остро стоит вопрос об уплотнении самого городского пространства – и на этом пути встают непреодолимые преграды. Одна из неожиданных – расселять там приходится крепкие, относительно качественные дома, для чего в действующем законодательстве нет никаких правовых оснований. Почему так? Объяснение простое: допустим, в пятиэтажке остается несколько семей, а отопление то работает на весь дом – растет долг коммунальщикам. «Это законодательная тупиковая история. По Жилищному кодексу мы можем переселять только аварийные дома, которых у нас в городе нет. У нас аварийные дома есть только на Сивой маске, Елецком – это железнодорожные поселки, но оттуда люди не хотят уезжать: там хорошая работа, хорошие зарплаты. Заполярный – полностью панельки хрущевские, серии 1960-х – 1980-х годов. Воргашор, Северный – тоже новая планировка, даже в Воркуте ее в таком количестве не найти. И мы не можем ни муниципальную, ни региональную программу на это подтянуть, потому что по закону мы не имеем права переселять такие дома в город – только после аварийщиков. В итоге при таких темпах мы 70-80 лет будем ждать переселения. 200-300 сертификатов в год… Вот две-тритысячи в год, конечно, проблему бы решили», - рассказывал мне в 2018-м Александр Литвинов, советник руководителя администрации Воркуты. 

Парадоксальные, но такие типичные для Севера проблемы. Страшно представить, кстати, что было бы, если бы в СССР все-таки реализовали проекты домов-комплексов на тысячи человек, вроде знаменитой шипковской «Пирамиды». Если снос пятиэтажной «хрущевки» стоит сегодня несколько миллионов, то к полупустой «Пирамиде» не смогли бы даже подступиться.

Что интересно – все те утопические проекты «городов под куполом» (читайте вот тут подробнее), способных защитить человека от неблагоприятных воздействий арктического климата, создавались, в основном, в 1960-е, в унисон с проектами колонизации «далеких планет». И все они, и реализованные в реальности жилищные условия, имели одну черту – они могли существовать только при постоянной численности населения. Между тем, эта категория в арктическом городе, по всей видимости, перманентно непостоянная, изменчивая – как сама арктическая природа.

Воркута сейчас считается чуть ли не образцом «управляемого сжатия», но в городе остро стоит вопрос уплотнения городского пространства.

Пульсирующий город 

Здесь мне могут возразить: циклы разработки месторождений обычно понятны, города при месторождениях растут и убывают закономерно. И поэтому, мол, в наш век тотальной экономии их нужно просто заменить на вахтовые поселения.

Но Арктика – это не только месторождения, да и судьба месторождений не всегда известна – причем, если можно так выразиться, в обе стороны. Всегда вспоминаю фразу классика советского североведения Самуила Славина: «От Салехарда на восток к Игарке и Норильску лежат огромные пространства Западно-Сибирской низменности, где до сих пор не выявлено никаких полезных ископаемых. Но если бы такие ископаемые и были обнаружены, они покрыты толщами четвертичных отложений, и их добыча будет чрезвычайно затруднена и во всяком случае менее экономична, чем на восточном склоне Северного и Приполярного Урала или на побережье Енисея» (из его книги «Промышленное и транспортное освоение Севера СССР», Москва, 1961 год издания, стр. 208). Так и хочется патетически сказать что-то вроде: когда Славин выводил это умозаключение, Фарман Салманов, первооткрыватель «большой тюменской нефти» (не первой – уже была Шаимская группа месторождений и Березовский газ, но именно «большой» нефти, Мегиона и Самотлора) – как раз плыл по Оби к своему открытию… 

Порой совершенно не ясно, какой город, вроде бы логично «закончивший» свой цикл, окажется базой освоения снова. Не ясно, неизбежна ли «ресурсная ловушка» городов при месторождениях: основанный во времена золотой лихорадки на Аляске Фэрбанкс ныне – университетский центр и военная база. От строительства порта в поселке Новый Порт отказались в середине XX века – и построили в XXI-м. «Сжимающийся город» – это частный случай более сложного процесса. Идеален в Арктике – «пульсирующий город», «умеющий» подстраиваться под волны наплыва и спада населения. 

Идея такого города пришла мне в голову перед поездкой в красноярскую Игарку в 2013-м – и каково было удивление, когда я услышала ее в Игарке от Александра Тощева, главного, пожалуй, игарского патриота того времени (к сожалению, недавно ушедшего в мир иной). «Пульсирующий» – это не вахтовый поселок, это особый тип города. Для удаленных месторождений, очевидно, нужны именно временные поселки, и для создания таковых давно найдены технические решения (например, модульные дома). Но Арктике, очевидно, необходимы и опорные пункты – места, где есть «почта – телефон – телеграф», больница, торговые центры. Власть. Безопасность. В идеале, еще и небольшой университет, снабжающий знанием о местной природе и прочих особенностях региональную экономику. Когда случится очередной экономический рост (а в Арктике этого можно ожидать всегда), такие города должны уметь быстро «разбухнуть», а затем снова сжаться – но тоже грамотно, без рваных ран снесенных и полуснесенных домов и разбитых дорог. Вот о таких фантастических (на данный момент) городах речь. 

Центр таких поселений олицетворял бы суть города, формировал его уникальное и незабываемое «лицо», запечатлевал в ландшафте историю и предысторию, определял бы то, что в современности называют городской идентичностью. Этот центр любили бы и вспоминали, в нем гуляли бы и проводили праздники. В лучшие времена его холили бы да лелеяли – и при самом худшем секвестре бюджета, если бы на благоустройство оставалось хоть пара копеек – ни у кого не возникало бы сомнения, на что их надо потратить. Кстати, именно эта «идентичностная» часть могла бы размещаться и под куполом, и в форме прочей фантастики. Но это не весь город! 

Его остальная часть должна уметь «дышать», повинуясь экономическим ритмам. Здесь не надо «всерьез и надолго», здесь надо комфортно, быстро, удобно и дешево. Но только сразу оговорюсь, речь не о вагончиках вахтовых поселков – в этом плане возможны самые смелые эксперименты. Купольные дома, про которые много говорят, но никак не построят. Например, мобильные дома – мечта смелых экспериментаторов-конструктивистов начала века. Если развить их идею о том, что дом трансформируется вместе с семьей (мы же мечтаем!), то арктический дом, в идеале, можно будет взять с собой на «материк» отъезжающим пенсионерам. Транспортируемый, легкий, недорогой.

Идеален в Арктике – «пульсирующий город», «умеющий» подстраиваться под волны наплыва и спада населения.
Обитаемый остров
Обитаемый остров

Как самый труднодоступный в мире индустриальный «остров» связали с «материком»? Какие пути в Норильск – по реке, по земле или по воздуху – оказались возможными? Специально для «Кислород.ЛАЙФ» на эти вопросы отвечает норильский краевед Станислав Стрючков. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Сквозь лед
Сквозь лед

Как самый труднодоступный в мире индустриальный «остров» связали с «материком»? За счет чего Норильский ГМК смог выстроить круглогодичную доставку грузов по воде? Специально для «Кислород.ЛАЙФ» на эти вопросы отвечает норильский краевед Станислав Стрючков. ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Печальные уроки Игарки

Вернусь в Игарку. Этот, по сути, пионер Севморпути, «Сабетта 1930-х», лучше всех сегодня демонстрирует цикличность развития арктического моногорода. Ее строительство «открыло» массовый экспорт енисейского леса, причем Игарка была выбрана как уникальное место стыковки речной и морской навигации: сюда могли быть относительно безопасно доставлены плоты (ниже по течению Енисея, на почти морских штормовых ветрах, сплав слишком тяжел) – и одновременно хватало глубины до захода морских судов. Во время войны город практически потерял градообразующую отрасль (какой там экспорт!), но его ждала вторая волна роста в 1970-е. Что удивительно: исходного преимущества местоположения к тому времени уже не было. Как не было и плотов, которыми изначально доставляли сюда лес. В Игарку пошли баржи – появились и суда типа «река – море», так что необходимость перегрузки в этом порту, в общем-то, отпала! Но сработала инерция – и именно в 1970-е были достигнуты небывалые показатели по объему экспорта.

Затем – тяжелейший крах 1990-х, полная потеря и экспорта, и практически, порта. Но неожиданно – новая волна развития: Игарка стала базой освоения Ванкорского нефтяного месторождения. Но чуда имени «Роснефти» не случилось. Цены на квартиры, выросшие было в надежде на спрос, снова рухнули. Ванкор осваивают тем самым вахтовым методом, в Игарке задействован, по сути, только аэропорт, на месторождении местные заняты разве что в охране.

Очень сильно ударило по городу – помимо нехватки денег – как раз пресловутое «сжатие». Игарка исторически растянулась вдоль берега Енисея на несколько километров – в этом ее радикальное отличие от концентрически «скроенной» Воркуты. По мере роста она все время «ползла» на запад, от исконного места основания на енисейской протоке, под прикрытием острова. Сначала, после пожара в 1960-е, появился «новый город». Потом, в 1970-е, новый кирпичный «микрорайон». На фоне деревянных двухэтажек без канализации благоустроенные квартиры казались верхом комфорта. Первый дом – в отличие от других, панельный – даже романтически называли «Белокаменной Игаркой». По рассказам местных, тогда было ощущение, что только теперь Игарка становится городом. Далее – рубеж веков, крах градообразующего предприятия. В отличие от политически влиятельных угольщиков Воркуты, лесников Играки никто не заметил. Кто-то смог уехать, кто-то до сих пор ждет помощи в переселении. Население упало катастрофически с 18 до 4,5 тыс. человек. И пришла нерешаемая проблема: система центрального отопления, водоснабжения и канализации при сокращении численности населения, на которое она никак не рассчитана, просто «самоликвидируется». Содержание километров труб при обвальном падении числа плательщиков за «коммуналку» становится практически невозможным. 

Игарка сселяется в «микрорайон» (точнее, их два, первый и второй, но не суть). Сейчас километры «нового города» представляют из себя странное зрелище: пожарища и развалины домов, между ними – церковь, больница, полузаросший мемориал героям ВОВ, памятник самолету, пристань (действующая). Кое-где жилые дома. В «старом» городе, утрачены уникальные здания деревянного конструктивизма. Но там – на улице Большого театра, названной так в память о том, что когда-то Большой театр не чурался приезжать в Игарку на гастроли – открыт музей вечной мерзлоты. Есть два связанных с мерзлотой объекта в Якутске – один практически аттракцион, второй, напротив, исследовательский; есть оборудованный из бывшего бомбоубежища научный центр изучения мерзлоты на Аляске – но там совершенно другая мерзлота и другое наполнение, игарская шахта «в мерзлоту» действительно уникальна. Проблема – даже в посещении музея местными школьниками: нет транспорта на проезд через километры «мертвой» Игарки, а 4 км идти среди развалин зимой – понятно, не решение. Современные попытки «повысить туристическую привлекательность» города сводятся к идеям типа «положить плитку» около гостиницы. Так и хочется грубо сказать, мол, кому она нужна, эта плитка, около двухэтажной типовой панельки – за этим, что ли, люди будут добираться в низовья Енисея…

http://eng.poloniya.ru/files/flib/280.jpg
В Игарке действует музей вечной мерзлоты - но добраться до него трудно даже местным школьникам.

О будущем Норильска

Судьбу Игарки можно считать предостережением арктическим городам по многим аспектам. В том числе и по «сжатию». В том числе – и ныне вполне успешному Норильску. Дело в том, что в некоторой (хотя и несопоставимой) степени этот центр Таймыра подобным образом «сползает» со своего исторического места. Его старую часть, безусловно, держит офис «Норникеля», однако новое средоточие активности – в его северной части, там, где встал новый торгово-развлекательный комплекс «Арена». Здесь выше и плотность населения, и плотность социокультурных объектов. В исторической части потихоньку осыпается декор «сталинок», пустуют дома по улице Богдана Хмельницкого – город потихоньку уползает от своего, по сути, сердца. 

Конечно, меры по реновации городского ландшафта не следует принимать механически: совсем не факт, что «Арена» была бы уместной в старой части (точнее, факт, что была бы не уместна). Традиционно (да и в классике урбанистики от Дж. Джекобс) сфера услуг центральных районов городов – это никак не ТРЦ, но магазины «человеческого масштаба» на первых этажах. Формат, очень созвучный истории самого Норильска – не случайно раньше говорили даже о возможности перемещения норильчан по морозному городу «по галерее магазинов». Однако город последовательно – почти на протяжении всей своей истории – «сползал» от исторического ядра. 

Самая драматическая часть этого «сползания» сейчас почти не обсуждается, а это Талнах. Никто его не рассматривает в качестве конкурента Норильску, с его исторической, административной мощью. Было время, когда Талнах – с попытками «убежать» из подчинения Норильского горсовета в Таймырский АО – очень даже пытался конкурировать с главным городом, но сейчас – не о политической конкуренции. Молодой. С домами улучшенной планировки, более просторными и комфортными. С более чистым воздухом. По пути на Талнах – знаменитая «норильская Рублевка», дачная зона. Под Талнахом – горнолыжный курорт. Нет у центра рудной базы только исторического колорита, характерного для Центральной части Норильска. Если посмотреть в совсем далекой перспективе, то варианты Талнаха, пожалуй, самые широкие на всем Таймыре: от судьбы Хальмер-Ю до судьбы «микрорайона» Игарки, заместившего собой ветхий, исторический центр. Сегодня оба варианта кажутся немыслимыми – но кто мыслил их ранее в той же Игарке и в Воркуте? 

Как ни странно, у Норильска еще целый веер таких «немыслимых» решений. Преображение «норильской Рублевки» в «одноэтажный Норильск» по примеру зарубежной Арктики – непредставимый сегодня Норильск коттеджей на природе, вблизи современной зоны профилакториев. Понятно, что советский Норильск должен был стать многоэтажным, но если заглянуть на десятилетия вперед? Есть простые технологии обеспечения малоэтажных зданий на мерзлоте: если многоэтажка требует дорогостоящий ремонт фундамента, то под коттеджем можно просто «выкрутить» винтовую сваю. Не окажется ли более экономной эксплуатация не единой сети теплоснабжения (этого рубильника «управляемых сжатий» в периоды сокращения населения), а автономных (и энергоэффективных) коттеджей? Современный Фэрбанск на Аляске, не говоря уже о Тромсе или Анкоридже – построены по такой модели: небольшой и компактный даунтаун – и бесконечные коттеджи с видом «на природу». Правда, они все расположены в более мягких климатических условиях. 

Любопытно, что герой фильма «Любить человека», прототипом которого был архитектор Александр Шипков, автор тех самых футуристических проектов городов-зданий типа «Пирамиды», необъяснимым образом селится в условном кинематографическом Норильске именно в коттедже. И в последнее десятилетие «коттеджный Норильск» упрямо пробивается – хочется сказать – сквозь мерзлоту. Правда, коттеджная жизнь требует совсем других привычек: школьных автобусов, недельных закупок и т.д. И не факт, что все это подойдет массе норильчан: тут уж не пройдешься вечером по Ленинскому проспекту, поговорив по пути с десятком знакомых. «Плоский» Норильск также возможен только при тотальной автомобилизации (а значит, не слишком высокой цене на бензин и достаточных доходах). А тогда еще острее встанет и проблема очистки дорог. 

Нужны мощные футуристы: по мнению социолога Джона Урри, мир «дешевых перемещений» заканчивается, и население, напротив, будет сжиматься плотнее – и тогда «грезы о Рублевке» в условиях Арктики будут тем более неосуществимы. Вспомним Оганер, образцовый микрорайон 1980-х, так и не достроенный – с мощным преимуществом скального фундамента, напрочь снимающего проблемы с сохранением домов на тающей мерзлоте. Дороги, которые регулярно закрываются по погодным условиям – главная преграда «компактного города», если смотреть в будущее Большого Норильска. Можно уехать на работу из Кайеркана в центр – и не вернуться к ночи. Или добираться в аэропорт на вездеходе… 

В местных реалиях ненадежные дороги, пожалуй, даже перевешивают проблемы коммуникаций, постепенно «убивающие» поселки Воркуты. Если не в Кайеркане, то уж в Оганере, Талнахе и на Норилке многие бы ощущали себя комфортно – если бы не нестабильные дороги. Многие норильчане с сожалением вспоминают времена, когда на Дудинку и на Талнах ходили электрички – по воспоминаниям, они меньше зависели от погодных условий, и были спокойным и стабильным способом перемещения. Возможно, именно здесь – в создании более «проницаемого» пространства Большого Норильска за счет новых, современных по технологии и экономичности, но «по-старому» надежных транспортных средств – ключ к созданию более разнообразной и комфортной среды, причем не в далеком далеко, а в обозримом будущем.

https://ic.pics.livejournal.com/nordroden/
Дороги, которые регулярно закрываются по погодным условиям – главная преграда «компактного города», если смотреть в будущее Большого Норильска.
Как могут развиваться арктические города?
Как могут развиваться арктические города?

Чем схожи судьбы моногородов в Арктике и ковбоев, почему Фэрбанкс можно считать образцом диверсификации, и чем уникальны города присутствия «Норникеля» – в статье известного географа Надежды Замятиной из МГУ, специально для «Кислород.ЛАЙФ».

«Успех там, где власть и градообразующий бизнес – партнеры»
«Успех там, где власть и градообразующий бизнес – партнеры»

Основатель проектного центра Urban Pro Александр Холоднов – про сценарии и составляющие успеха трансформаций промышленных городов России. Внутри – четыре зарубежных кейса: Питтсбург в США, Рурская область в Германии, Манчестер и Шеффилд в Великобритании.

Надежда Замятина
Кандидат географических наук, в.н.с. Кафедры социально-экономической географии зарубежных стран ГФ МГУ им. М.В. Ломоносова
Если вам понравилась статья, поддержите проект